Елена Литинская, США
Родилась и выросла в Москве. Окончила славянское отделение
филологического факультета МГУ. Занималась поэтическим переводом с чешского.
Опубликовала несколько переводов стихотворений чешского поэта Ивана Скалы в
сборнике «Утренний поезд надежды». Писала внутренние рецензии для московских
издательств, давая рекомендации для перевода книг на русский язык. В 1979 году
Елена вместе с мужем и ребенком эмигрировала в США. В 1992 году она издала свой
первый поэтический сборник «Монолог Последнего Снега». Ее стихи печатались в
Нью Йорке в газете «Новое Русское Слово» и в Москве в газете «Эмиграция» и в
журнале «Еврейская Улица». В 2003 году Литинская издает в Москве второй сборник
стихов «В поисках себя». В феврале 2004 года газета «Новое русское слово»
публикует воспоминания Литинской – «Потомок бояр Истратовых: исповедь
жены». Журнал «Слово/Word # 45 за 2005 год опубликовал рассказ Елены
«Художник».
Сейчас живет в Нью Йорке и работает в Бруклинской
Публичной Библиотеке.
Х Х Х
Британской
музы небылицы
когда-то
встарь.
Девятый
класс, и все – девицы.
Вот это
ларь!
Нетерпеливо
ягодицы
за партой
ерз-
ают. Одеты
в тушь ресницы.
Венеры
торс.
Идет урок
литературы.
И в курс
РОНО
его
неправильной структуры
не введено.
Учительница-разночинка
урок вела.
Моих стихов
первопричиной
она была.
Моим пером
из Альбиона,
печален,
горд,
водил без
всякого резона
английский
лорд.
Хандра и
горечь Чальд-Гарольда!
Вы,
господа,
все
увлекались этой ролью
в млады
года.
Британской
музы небылицы –
когда-то
встарь
была я
преданною жрицей.
К ней на
алтарь
несла я
груды романтизма
в
шестнадцать лет.
О где ты,
юности харизма?
Пропал и
след.
8 мая 2005 года
Х Х Х
Все какие-то заботы,
Все какие-то дела.
Понедельники, субботы...
Оглянись – и жизнь прошла.
Мчится жизни колесница –
Аж кружится голова.
Наши взгляды, как бойницы.
Ранят пулями слова.
У меня печали маска.
Ты все чаще во хмелю.
И близка уже развязка.
Ненавижу и люблю.
Мчится жизни колесница
По дороге в никуда.
Миг последний длится, длится.
Лишь успеть бы помолиться
И исчезнуть навсегда.
май 1992
РАЗМЫШЛЕНИЯ О ДУШЕ
Я твою
очищу душу
В душевой
моей души.
У тебя душа
снаружи,
У меня душа
внутри.
Но души
моей радушьем
Ты
прельститься не спеши.
Может быть,
нам будет душно
В душевой
моей души.
Может быть,
нам будет скучно
В тишине
моей души.
Может, в
душу лезть не нужно.
Может быть,
душа бездушна.
Может, нет
ее, души...
июнь 1994
ОСЕННЯЯ МЕЛОДИЯ
С яростью
рысьей желтые листья
Ветер
срывает жесткой рукой.
И обещает с
хитростью лисьей
Саван из
снега и вечный покой.
Кровоточащие,
кроткие листья
С веток
срубает ветер-палач.
Словно
людские валяются кисти.
Кружево
крошева. Мой плач.
Плачу о
лете, что плавает в Лете.
Жадная,
жидкая, вечная жуть.
Плачу о
солнце, что исподволь светит,
Чтоб по
привычке светить как-нибудь.
Я у окна.
Безысходность позы.
Что, если в
листьями выстланный двор
Выбежать?
Ветер высушит слезы
И закружит
меня, как сор.
Я по
дубовым листьям похрупаю
В теплой дубленке
и сапогах.
И задубею,
ломкая, хрупкая.
И растопчу
каблуками страх.
14 октября 1999
Х Х Х
Я полюбила
бруклинскую осень –
К зиме
конечной медленный транзит.
Дыханье
ветра сухие листья косит
И солнце
ненавязчиво косит.
Я полюбила
ранние прогулки
Еще не
шумных, сонных улиц вдоль.
Когда шаги
глухи, а мысли гулки
И существо
послушно, как фасоль,
Готово на
две половины разделиться.
Воздушно не
по летам, тело ввысь летит,
А старая
душа засела в нем и злится,
И сунуть
носом в землю норовит.
ноябрь 2000
ЧАС ПИК В САБВЕЕ
Вагон
сабвея. Толчея.
Усталость.
Мерное качанье.
Лиц
безразличие – ничья
Между
надеждой и отчаяньем.
Быть может,
на лице моем
В час пик –
особая покорность.
Страх меж
посевом и жнивьем.
Взойдет ли,
хоть пустило корни?
Терплю
соседей на часок.
Прикосновенье
чуждой плоти
К спине. Не
оглянусь. Висок
Стучит
легендою о Лоте,
Вернее, о
его жене.
Всего лишь
остановок пару
Промучиться
осталось мне
Овцою,
загнанной в отару.
Чужая
смуглая рука
Ко мне на
поручне прижалась.
Что хуже:
запах чеснока
Или духов
дешевых ? Шалость
Сей мысли
будоражит ум.
Он
пребывает в полудреме
И отвечает
наобум,
Мечтая о
семье и доме.
Быстрее,
верный мой сабвей!
Хоть
чеснока полезен запах,
Нет мочи!
Мчи на юго-запад!
На Sheepshead Bay, на Sheepshead Bay!
7 апреля 2001
К…
Зимою нам ниспослано так мало
тепла и света. Долог путь к
весне.
Я знаю, что кого-то заменяла
тебе. Ты заменял кого-то мне.
Движеньем быстрым повернуть к
стене
портрет того, кого вчера не
стало.
Смахнуть слезою жертвенность
весталок
и замереть, запутавшись в тене-
тах рук твоих. Я жадно согревала
себя тобою. Краткий миг провала
в блаженство. Одиночество на дне
его. А там на крутизне
перед паденьем Солнце танцевало
насмешливо. Мы близились к весне.
март 2002
Х Х Х
Сквозь
временную отдаленность я понимаю: ты мне сужен
Был вместе
с болью и страданьем на зыбкой грани бытия.
И с горькой
радостью приемлю, что мне никто иной не нужен
Для
принадлежности обычной. Теперь я – божья и ничья.
Сквозь
временную отдаленность все ярче, все сочнее краски.
Стоял июнь.
На южный город еще не двинулась жара.
И строила
моя греховность тебе фиалковые глазки,
И робко
пряталась духовность за дверью спальни до утра.
Сквозь
временную отдаленность едва слышны мои рыданья,
Когда
ночной пирушки вихрь тебя к порогу прибивал
Последним,
ласковым порывом. Фальшивый лепет оправданья
Звучал, как
музыка. Лежала твоя хмельная голова
Блаженно на
моих коленях. Ты мне казался юным Вакхом.
Сквозь
временную отдаленность я понимаю, что на роль
Твоей
вакханки не годилась, но все ж с упрямою отвагой
Тебе
подыгрывать старалась несовершенною игрой.
Сквозь
временную отдаленность я понимаю: ты мне сужен
Был вместе
с болью и страданьем на зыбкой грани бытия.
Теперь ты
там – за этой гранью. И без тебя мой день досужен –
Избыточно,
непоправимо. Сознанье, что повинна я
В твоем
стремительном уходе... Печаль обрубленной строки...
Мои
последние слова – о если бы не так резки!
О если б,
занавес подняв, переиграть еще раз сцену
Финальную!
О если б слов моих тогда я знала цену!
О если бы!
30 июня 2002
НЕСОСТОЯВШИЙСЯ РАЗГОВОР С БОГОМ ИЛИ... О ТОМ, КАК
СУББОТНИЙ ВЕЧЕР ПРОШЕЛ ВПУСТУЮ
Ocean Parkway. Исход Субботы.
Евреи кагалом в синагогу – Шабэс.
А я, усталая, притащилась с
работы.
И мне бы с Богом тоже не мешало б
поговорить. На разговор длинный
нет сил душевных, да и телесно
теряю форму. Кусок глины.
Лепите, что угодно. Одиночество
тесно.
Общение вязко. Бог бы понял,
но не одобрил, ибо гордыня –
грех. (Нужна рифма. За ней – в
погоню).
Смыть бы усталость, только воды
нет,
как на зло. Отключил супер.
Что ему Шабэс, хорвато-сербу?
Колдует у боилера, брови насупив,
с умным видом: «Sorry, сэры,
а так же, леди!» Солнце к закату.
Совсем не праздничный нынче
вечер.
Взор в телевизор. Вздремнуть за
кадром.
Потом в постель. Носильные вещи
сняв, аккуратно сложить на стуле.
Уснуть пытаться, не слишком
печалясь
о том, что вечер прошел впустую.
Чай, не последний! Конец – в
начале...
Суббота, 7 августа, 2004
года.
Д. И.
Твое
небытие вошло в мой быт
Без моего
на то соизволенья.
Любви
фантомной горькое томленье –
Прерогативою.
Ты не забыт.
Снимает у
меня теперь жилье
И каждый
месяц “rent” исправно
платит,
Халат свой
средь моих развесив платьев,
Извечное
отсутствие твое.
Вот
записную книжку я нашла,
Где буквы
четкие полупечатны.
Твой почерк. Близорукостью
печальной
Глядят твои глаза из-под стекла.
Тобой забит был в стену этот
гвоздь –
Подвешенной картины предпосылка.
Ты мастерил – и я храню опилки,
Зажав в руке воспоминаний горсть.
Ты здесь курил. Летели мне в лицо
Колечки дыма. Злилась я в запале.
О как бы мне сейчас надеть на
палец
То дымно невесомое кольцо!
Безмолвствует, дыханье затаив,
Твоя гитара в стареньком футляре.
И руки прикоснуться к той гитаре
Не смеют – неумелые мои.
Я выучусь играть. Мой дух упрям.
Спою романс перед твоим
портретом.
И тихий голос отзовется где-то
В ином миру, что параллелен нам.
31 марта 2005 года