ПАВЕЛ ВЛАДЫКИН, Россия
БРИТАНСКОЙ МУЗЫ
НЕБЫЛИЦЫ
Британской музы
небылицы –
российским былям
не чета.
Так Темзе вдруг с
Невою слиться –
недостижимая мечта.
Так и степная кобылица
летит – не может
приземлиться
за River Wear у моста.
Но странником прошел над
Темзой –
как тенью, светотенью, темой –
Онегин, он
же Чайльд Гарольд,
войдя в
сюжете вечном в
роль.
Британской музы
небылицы
смогли в
России былью сбыться.
+
+ +
Британской музы
небылицы
в реальности сумели воплотиться,
в английской, греческой,
американской,
французской, итальянской
и испанской.
И все так просто – Спенсера строкою,
рукою Блейка,
Байрона рукою.
Герои, странники,
сюжеты в лицах…
Умели люди
с миром напрочь
слиться –
где чей-то дом, там
их страна.
Там их любовь, там
их война.
А что ж российской
музы были?
Их в небылицы странствий
превратили
поэты Пушкин,
Лермонтов и Блок.
Два века пушкинский взрастает
слог!
…Неужто до
конца уже пролистан
наш мир?! Простимся по-английски?
Во всех домах от
Волги и до
Сены
«обрушен свод,
остались только стены».
И пыль, и взвесь
рванулись в атмосферу.
И некуда податься Агасферу.
И камень Тауэра, превратившись в пемзу,
колышась на
волнах, вплывает в
Темзу.
А быль поэта – не давать
осуществиться
столь жутким
и непоэтичным небылицам.
ПУШКИНЫ
Мы не знаем, но
все мы частично Пушкины.
И немного поменьше, но
все мы и Лермонтовы.
Ведь они, как
никто, в нас
живут рядом с
душами.
С детства в нас
они пулями оба
повергнуты.
И мы помним в
лесах наших эти
выстрелы –
за знакомою горкой, у
речки с кремнием.
Ведь туда,
поменяв рубашки на
чистые,
отправлялись поэты
посчитаться со временем.
Там, где
сердце с душою –
у средостения,
силу жизни
поэзии вновь ощущаем.
С детства все мы
в России немного
Есенины.
Смерть поправ,
мы родные места
навещаем.
Нам места эти заново,
видно, дарованы.
Луг пройдешь, в нем
строка стиховая проложена.
В лес заглянешь, а
там уж давно – гармония.
И стихами поляны лесные
застожены.
ТЕЛО И ДУША
Я иду – душа страдает,
сердца плоть
круша.
В наложенье совпадают
тело и
душа?
Вот они друг другу
рады –
счастье тешит
нас.
В жизни не равны, но
рядом –
в прошлом и сейчас.
Не равны и перед
смертью.
И живут греша.
Как они друг друга
терпят –
тело и
душа?
ОТВЕТ
Мир – это храм.
Ищу спеша
во всем единоверца.
И колокол – моя душа.
А телепень в нем – сердце.
Тем колоколом в Интернет
звоню по
всей России.
И получаю я в
ответ:
«Звонить мы
не просили».
ПОСЛЕ БУРИ С
МГЛОЮ
Здесь, в Михайловском, время нег.
Благо, ветер
не валит с ног.
И убийственно белый снег
подстелился под
самый порог.
Так и в Болдине
будет – поэт
уж давно рассказать готов,
что у власти лишь
счастия нет
(столь печальный
пример – Годунов).
Что пужалом стал всяк
закон,
он давно говорить посмел.
А в сенцах уж
в сердцах Агафон
самоварной трубой
гремел.
Пугачев в
крепостях чудил.
То казнит, то помилует
он.
Самовар помаленьку
чадил,
уголь, знать,
нехорош, не прожжен.
Буря мглой
под звериный вой
небо кроет.
В ней плачет дитя.
Все, кто
честен, рискуют судьбой.
Им бесчестные досадят.
Буря выдохлась,
мгла улеглась.
И закат что есть
сил заалел!
Будто это
в последний раз –
красота на
Земле.
«НАПРАСНО ВИДИШЬ ТУТ ОШИБКУ»
«Напрасно видишь
тут ошибку»
судьбы и
зря себя казнишь.
Под властию душевной сшибки
фортуну в
слепости винишь…
Зачем прошел
ты по Сенатской?
Чтобы узреть
дымки из жерл?
Чтобы представить
грохот адский?
Расслышать стоны
первых жертв?
Чтоб память
о друзьях колола,
как вседержавная Игла?
Чтобы понять
царя не злого,
но ведающего корни зла?
Чтобы себя
в каре представить? –
Решен спор
давний наконец!
Шанс раньше
времени подставить
себя под
гибельный свинец!
Чтобы себе
сказать о том,
как
с тьмой солнце борется – не зря!
Чтоб знать:
потомкам не в
потемках
идти… Но
где она, заря?
Заря пленительного счастья.
Одни обломки
самовластья…
ПЕРЕД ЯНВАРЕМ
В Летнем саду под
седыми верхушками
карканье сиплых
ворон.
Год поперечный задался у
Пушкина –
козни со
всех сторон.
Ангел пришпиленный, райское дитятко
с жалостью смотрит с
высот.
Не проскочить меж сплошными
кредитами,
как меж садовых решет.
Царские балы
да карнавалы,
многих они
допекли,
эти кавалергардские балы…
Мысленный грех
Натали.
Так захотелося чокнуться кружками
с няней Ариной, как
встарь.
Уж подступал все заметнее
к Пушкину
гибельный месяц
январь.
ДВА ВЕКА ПУШКИНУ
Два века Пушкину. А он такой
живой.
Задумчивый. Веселый.
Он запросто приходит к
нам домой.
В читалки. В школы.
И каждый год, и
каждый новый год
за нас и ради
нас он гибнет.
К погибшему поэту шел
народ.
И ходит ныне.
В тяжелый месяц, столь
болезненный январь
мы все испытываем нездоровье.
И снег окрашивает киноварь
его бурлящей крови.
За всех погибших службу
пропоют
и запалят все свечи
вместе.
Второй уж
век его, погибшего,
везут…
Груз «двести».
Российский с
давних лет груз
«двести».
ЧЕРНАЯ
РЕЧЬ К.
Черная речка
была неспроста.
Черная речь…
Черная речь К.
Хмуро выглядывал
из-за куста
К. в предвкушенье дуэли
увечной.
К. на руке у
А.С. повисал,
оберегая Эдмона-повесу.
Пасквиль подметный
К. написал.
К. продал латы Эдмону
Дантесу.
Черную речь
К. с Дантесом вел:
«Я его шансов совсем
не вижу».
Целить куда,
разговор зашел,
«Ниже, – паскудничал К., – еще
ниже».
Жертве в
возке помогая прилечь,
К. ото рта
убирает руку.
Черная речка…
Черная речь…
Пушкин узнал
в нем бывшего друга.
Пушкина К.
навестил. Он ушел,
так и не вымолвив
ни словечка.
Черною речью
в сенях изошел.
Только запрыгало
пламя свечки.
Владыкин Павел Владимирович,
614 008 Россия, г.Пермь, ул. Ленина, 98, кв. 11