Марианна Тарасенко, Таллинн, Эстония
На Турнир поэтов
Британской музы небылицы
Российской музе не указ.
И нам дано осуществиться
Не без прикрас и напоказ:
Как мы умеем
разрушаться,
И огороды городить,
И можем недозавершаться
«Святым семейством» Гауди.
На нас всегда клеймо «быстрее»
И вечной лености печать...
И – боже! - ямба от хорея
Мы не привыкли отличать.
* * *
Сегодня холодно с утра,
И ты, мой друг, с утра не прав.
Бегут по парку сеттера,
По ветру уши разметав.
Среди осенней желтизны
Почти невидимы в листах
Две ярко-рыжие спины,
Два ярко-рыжие хвоста.
Как непонятен их восторг,
Как невозможен их удел –
У нас с тобою вечный торг,
У нас с тобою уйма дел.
А ведь и мы могли бы так:
Лететь, собой опьянены –
Два ярко-рыжие хвоста,
Две ярко-рыжие спины.
И жизнь была бы не пуста,
А жизнью той, что быть должна.
Но нету у меня хвоста,
А у тебя болит спина.
Бегут по парку сеттера,
Et cetera, et
cetera...
* * *
Июль. Жара. Обед. Окрошка.
Скучища. Пыль. Исхода нет.
Самодостаточная кошка
Сидит, наводит марафет.
Три пополудни. Двор. Машины.
Декабрь. Простуда. Гололед.
А чистоплотная скотина
За ухом серой лапкой трет.
Весна. Апрель. Уныло. Слякоть.
Так и проходит целый век...
Ах, кошка! Хоть вы не собака,
Спасибо, что не человек.
* * *
Ты – бесстрастен. Тебя не точит
Ни печаль, ни тоска-кручина.
И Тебя я люблю не очень:
Ты – мужчина, но Ты – не мужчина.
Что Тебе наши клятвы и битвы,
Что Тебе наши фарсы и драмы!
И Тебе не понять молитвы -
Той, что я повторяю упрямо.
Ветер волосы треплет грубо...
Если бы знал Ты, великий Боже,
По губам как тоскуют губы,
Как по коже тоскует кожа.
Так по отражению – зеркало,
Так кукушка в лесу кукует,
Каждой клеткой и каждой молекулой
Я тоскую, тоскую, тоскую.
С каждым жестом и каждым вздохом
Я на крыльях тоски взлетаю,
Я тоскую плачем и хохотом,
И в тоске растворяюсь, таю.
Как по зеркалу – отражение,
И тоску утверждая, ликую.
Каждым взглядом и каждым движением
Я тоскую, тоскую, тоскую.
Всем собранием детективов,
Новым платьем, крестом нательным,
В одиночку и с коллективом,
Разделенно и безраздельно,
Не для публики и перед публикой,
Воровато, угрюмо, озлобленно,
Всей своею несчастной республикой,
Всей своею державой раздробленной.
Всей планетой и всею вселенною,
Серым пеплом и рыжим горением...
Что стоит за душою
нетленною –
Тем тоскую. И нет мне спасения.
* * *
Когда-нибудь потом, и где-нибудь не здесь,
И, видимо, не я и, впрочем, не с тобой
Шагну за эту грань, которая бог весть
Начерчена зачем на тверди голубой.
Как часто сквозь стекло, сквозь утренний туман
Я вижу, что за ней покоем дышит мир.
Но не мои следы смывает океан,
И не мои друзья торопятся на пир.
Как молоды они, как все для них легко,
Нарядны и добры их дамы и сердца,
Средь них смеюсь не я, а где-то далеко
Мне от того стекла не отлепить лица.
И не отклеить рук, и глаз не отвести:
Я вижу, что не-я – наивна и мила,
И этою не-мной любуешься не-ты,
И я хочу туда, но не разбить стекла.
И я в него стучусь, кричу до хрипоты,
Но не-мои друзья идут себе вперед...
Средь них смеюсь не-я, и только лишь не-ты
Вдруг вздрагиваешь и
бормочешь: «Что за черт?»
Галатея
Среди ранней весны, среди мокрого дня
Ты от нечего делать придумал меня.
Меня маслом писал, меня в глине ваял,
Ты придумал меня, оживил и позвал...
И средь звонких капелей, воды голубой
Я возникла и вдруг стала рядом с тобой.
Ты роман сочинял и, усы теребя,
Ты придумал, чтоб я полюбила тебя.
Ты придумал, чтоб я все забыла вокруг.
Что ты хочешь еще, мой талантливый друг?
Ни привета толпе, ни «спасибо» судьбе...
Что тебе вдруг не так? Ты лепил по себе!
Ты корпел надо мной, над душой и лицом,
Ты меня подправлял бесконечно резцом,
И с холста соскребал очень острым ножом,
Ты меня издавал небольшим тиражом.
Из моей скорлупы ты меня вылуплял,
И на суд мастеров и светил выставлял,
По линейке чертил, на цепочке водил,
Уломал, убедил, укротил, победил!
А когда вдруг растаяли все миражи,
И когда затупились резцы и ножи,
И тираж небольшой стал большим тиражом,
Меня вышвырнул в мир, нам обоим чужой!
Я о тех временах никогда не грущу,
И на злую судьбу никогда не ропщу.
Я резцом не умею. Имею топор.
Ты придумал меня? Я жива до сих пор.
* * *
А гости сидели, а гости болтали,
И грохот на кухне они услыхали.
Сбежались гурьбою: ах, что приключилось?
А это всего лишь тарелка разбилась.
Хозяйка смеется – беда небольшая,
Но все почему-то ее утешают.
Твердят про примету, мол, это к удаче,
Как будто боятся: хозяйка заплачет.
Хозяйке примета, конечно, известна.
Уютна квартира и дети прелестны,
Но что-то поверить в удачу мешает...
Хозяйка смеется – ее утешают.
В зажиточном доме избыток посуды.
Разбилась тарелка, а кажется – к худу.
Простая тарелка, с отколотым краем...
Хозяйка смеется, но бледен хозяин.
* * *
Мы идем от бога к богу,
От надежды до надежды –
Ярко-желтая дорога,
Черно-белые одежды.
Мы идем, смеясь и плача,
То теряем, то находим -
От удачи до удачи,
От восхода до восхода.
От ошибки до расплаты,
От родного до чужого,
От былого без возврата
К возвращению былого.
Мы как мир обыкновенны
И поэтому, наверно,
Продолжаем верить в верность
От измены до измены.
* * *
А мир не рухнул, не разверзлись небеса,
Отсутствие потопа восхищает.
Я открываю медленно глаза,
К исходной точке молча возвращаюсь.
Ни мора, ни пожара, ни чумы –
Живут все люди, как и раньше жили.
И оттого, что разлучились мы,
Мои друзья не сделались чужими.
И никакой проснувшийся вулкан
В долину не изверг потоки лавы,
И у судьбы не дрогнула рука:
Тебя - налево, а меня – направо.
И существуют в мире все слова,
Что ты мне говорил в начале мая.
И - что тревожит - я вполне жива:
Дышу, смеюсь, кого-то обнимаю.
* * *
Ну, как живешь? – друг друга спросим,
Мы отцвели и плодоносим.
В сердцах смятенье и усталость,
В глазах – нахальство и металл...
А как мы жили, как мы жили!
Дружили или не дружили -
Но свет звезды, такой далекой,
До нас, увы, не долетал.
Надежда денежки мотала,
А вера рубище латала,
И подперев рукою щеку
Любовь вздыхала на закат.
Мы переругивались вяло,
А водки мало было, мало,
И шваркал желтою метлою
По переулкам листопад.
Бурча угрозы и моленья,
Мое уходит поколенье,
Уходит старая команда,
Списавшись к черту с корабля.
С арены юности и спеси,
Со сцены слез и крепких смесей,
Не знаю, что сказать по-русски,
Но по-французски – вуаля!